Рассказ основан на реальных событиях. Имена изменены

«…Я Васе всё время говорил: уходи ты из этих коллекторов – грохнут же тебя, – рассказывает мне отец Димитрий, украинский сельский батюшка. – Но такого поворота сам не ожидал. А Господь как будто знал. И ждал…»

 

 

Мы сидим у него на кухне, пьем чай с матушкиным пирогом. Я приехала с дочками в гости к свекрови. Она живет в тех краях. И отец Димитрий привез нас к себе домой. Много всего рассказал он мне в тот день. И не только в тот. О разных людях, судьбах, о себе. О Промысле Божием и настоящих чудесах. О любви Господа к нам. Историй у отца Димитрия очень много – он уже больше двадцати лет священник. И он даже начал записывать их в тетрадь. Вот история коллектора Васи, например.

 

***

На самом деле коллектором Вася стал позже. Отец Димитрий  познакомился с ним, когда тот был бандитом. Ну и пришел к батюшке каяться.

Нет-нет. Никакого нарушения тайны исповеди или чего-то такого. Вася сам охотно со всеми делится своей историей. В общем, пришел Вася каяться. И рассказал, что это уже не первый его визит в храм в селе N, где служит отец Димитрий. А впервые посетил он эту небольшую церковь со своими подельниками. Точнее, не посетил, а пытался. «Заказал» им один «большой» человек местную старинную икону. Как водится, пришли они глубокой ночью, чтобы «не светиться». Кругом гробовая тишина и ни огонька. Спят все.

«У нас с собой все инструменты профессиональные – открыли бы за несколько секунд без шума и пыли, – рассказывал Вася. – Но только я до замка дотронулся – такое ощущение, как будто все собаки в округе одновременно забрехали. Аж уши заложило. И свет в домах начал загораться. Бежали мы оттуда – только пятки сверкали».

Но только из-за этого не пришел бы он к отцу Димитрию. Подумаешь, собаки. Но через несколько дней умер «большой человек», заказавший Васе с компанией икону. Тромб оторвался. А в течение еще двух недель четверых его подельников перестреляли. Не насмерть, но серьезно. Причем при разных обстоятельствах, но ранения у всех были одинаковые – в живот. Только он остался «нетронутым». И Семен еще. Тот тоже в село N с Васей за иконой ходил. Совпадение это или нет, Василий не знает. Отец Димитрий тоже не берется судить: «То Господь ведает». Но Семен после этого всё бросил и уехал в один известный монастырь. А Василий еще какое-то время куролесил.

«Однажды еду я на разборки, – рассказывал он. – Оружие, все дела. Подъезжаю уже. И тут Сеня звонит: “Ты сейчас где?“ – “Так и так…“, – отвечаю. “Слушай, бросай всё и езжай в село N в тот храм, который мы грабануть хотели, и рассказывай всё местному бате!“ Я подумал, что у него “крыша“ потекла в его монастыре. Что ему там напели – не знаю. Но он так убедительно говорил, что я, правда, развернулся и поехал».

Позже узнает Вася, что в том день к Семену в монастыре подошел старенький монах отец Агапит и сказал: «Звони другу своему, говори то-то и то-то… А то беда будет».

Прозорливым ли был монах тот или просто так сказал – никто не знает. Сеня не скрывал в монастыре своего прошлого. «Он вообще разговорчивый у нас, – говорил Вася. – Обо мне тоже мог ляпнуть». Но отец Димитрий уверен, что случайностей не бывает.

 

***

О чем отец Димитрий и бандит Вася во время той встречи говорили, я не знаю. Батюшка не распространяется. То их «духовные» дела. Только вот те факты из жизни «покаявшегося разбойника» рассказал с его разрешения. Но суть в том, что после этого Василию удалось с прошлым более-менее завязать и переквалифицироваться в коллектора. И законно, и вроде всё знакомо. «Завязывал», правда, тяжело. Из этой «сферы деятельности» не так просто уйти. И избивали его, когда «на дело» отказывался идти. И прирезать-пристрелить грозились. Но в итоге на удивление оставили в покое. «Наверное, отец Димитрий крепко молился, – считает Вася. – У нас так просто редко отпускают».

Стал он в храм села N ездить. Нечасто, но время от времени. Правда, в новой профессии у Васи тоже не всё было гладко. Именно потому, что «знакомо». Его сразу отправили в «выездную группу». «С таким… ээээ… лицом на обзвоне должников грех сидеть, – сказали ему новые работодатели. – Внешность что надо. Сразу всё отдадут».

Лицо у Васи, и правда, было «спортивным», видавшим виды. При взгляде на его шрамы и «поломанные» уши-вареники  многие перепуганные должники, и правда, старались побыстрее отдать все долги. От него, справедливости ради, даже прихожане отца Димитрия шарахались, когда он в храм наведывался.

«Я когда на первую свою службу приехал, – вспоминал с улыбкой  Вася, – в лавку за свечкой пошел, а продавщица (так он бабушку-свечницу назвал) побледнела, охнула и даже денег с меня не взяла. Сунула свечи: “Иди-иди, милый“. И вслед крестилась…»

 

***

Но вернемся к Васиной новой работе… Как я уже сказала, не всё было там гладко. Попадались и упертые должники. Вася иногда по старой привычке руки распускал. И сам получал не раз.

Один такой, когда Василий начал на него «наезжать», не сдержался и толкнул его с лестницы. Очнулся он через неделю в больнице. Открыл глаза, и первого, кого увидел, это был отец Димитрий. Тот ему лоб миром мазал.

«Проснулся? А мы думали – уже всё, – сказал батюшка. – Соборую вот тебя. Голову тебе врачи практически по осколкам собрали. Прогнозов не давали. Надо же было так ступени пересчитать. Говорил же тебе – уходи из этих коллекторов. Хрен редьки не слаще».

О том, что Вася в больнице, отец Димитрий узнал случайно. «Я как раз тогда думал: чего это Василий на службу не пришел в воскресенье – собирался ведь. А у меня прихожанин – зам. главного врача. И как специально рассказал, что привезли к нему мужчину с черепно-мозговой травмой. И уши у него переломаны все. Я сразу заподозрил, кто это, в больницу с ним поехал. Так и оказалось. Удивительно, что он в себя во время соборования пришел. Хотя чего удивительного – Богу всё возможно».

Выкарабкался Вася, через пару месяцев выписался. А еще через некоторое время уехал к бывшему подельнику Семену в его монастырь.

 

***

«Честно говоря, он сначала не очень хотел, – рассказывал отец Димитрий. – Душа у него беспокойная. “Что, – говорил, – я в этом монастыре делать буду?“ Но это и нормально, не всем же монахами быть». Но Васю всё на что-то эдакое тянуло. То бандитом был, то вот в коллекторы пошел в «выездную бригаду», пока башку не проломили. Выжил – захотел свое коллекторское агентство открыть, чтобы самому по должникам не ездить. Голову-то жалко. Денег в кредит собрался взять. Хорошо, в банке не дали. Что-то у него было не так. Но Семен всё настаивал: «Ты просто на один день заскочи хотя бы. На один день. Не понравится – уедешь».

И Василий поехал. Ради любопытства. Интересно ему стало, что его друг Семка, бандит и безбашенный дебошир, каким он его помнил, там увидел такого.

Приехал поздно вечером. Ворота закрыты. Постучал – не открывает никто. «Спят, наверное, все, – решил он. – Ладно, заночую в городе в гостинице. А там видно будет». Пошел к машине, и тут ворота заскрипели, и выходит маленький старенький монах. И Сеня удивленный с ним.

«Ну, здравствуй, Василий, здравствуй, – сказал монах с улыбкой. – Давно тебя ждем. Ну, пошли, чайку выпьем (с дороги ведь!), поговорим».

Это был тот самый отец Агапит. Позже Сеня расскажет другу, что в тот вечер он неожиданно постучал в дверь его комнатенки: «Пойдем, Семен, гостя дорогого встречать».

Как узнал? Угадал? Почувствовал? Прозорливый? Или случайность?

Долго потом обсуждали это друзья. А кто знает…

Сам отец Агапит в ответ на вопросы только улыбался: «Да какой из меня прозорливец-то?»

Но рассказывали люди, что один раз, когда отец Агапит Литургию служил, рядом с ним Николай Чудотворец стоял. Многие в храме это видели. Может, и вправду, святой?

 

***

А еще через несколько дней Василий вернулся домой, решил быстро какие-то свои неоконченные мирские дела и вернулся в тот монастырь. Уже навсегда. Ну, или не навсегда – кто знает. Но сейчас он там.

«Я так удивился, – рассказывал мне отец Димитрий, – что сам туда поехал, как только возможность появилась. Интересно мне стало, что же головорезов этих так изменило. Понятно, что Богу всё возможно. Но хотелось самому почувствовать вот это… Когда Бог в одночасье меняет души. И я понял. Любовь они почувствовали. Ту настоящую Любовь, которая даже окаменелые сердца делает мягкими…»

…Отец Дмитрий налил мне еще чаю и о чем-то задумался. Было видно, что он хочет сказать что-то важное, но не знает, «доросла» ли я.

«Знаешь, я двадцать лет священник. Каждую службу исповедь принимаю. Сам говорю всем, что бояться и стесняться не надо. Вы не мне – Богу исповедаетесь. А я не отвернусь от вас, что бы я ни услышал. Я радоваться буду, что вы осознали, раскаялись. И чем тяжелее грех, тем больше радость, что человек исправиться хочет. И плачу вместе с ним, потому что и в себе это вижу. Если не в делах, то в помыслах… Но как же мне самому порой бывает тяжело исповедоваться. Да, смертных грехов, наверное, нет. В делах, в смысле. Но в мыслях чего только не бывает. Да и в делах иногда такое случается… И видишь в себе вот эту всю грязь. И жизни не хватит вычистить всё. Страшно бывает в алтарь заходить. Всё это в себе несу туда – в Святая Святых. Только на милость Его и уповаю…»

…В первый же день своего пребывания в монастыре отец Димитрий встретился со стареньким  иеромонахом Агапитом. Вася с Семеном познакомили. Батюшка как раз думал причаститься в монастыре и готовился к исповеди.

«“Вот ему и исповедаюсь – столько хорошего о нем услышал. Может, советом каким поможет, решил я“, – делился со мной отец Димитрий. – Но тогда его еще не видел. Перед службой подводят меня к нему друзья, я в глаза его посмотрел и замер. Глаза подвижника, святого, который тебя насквозь видит. Все твое нутро. И так мне, Лен, страшно стало. Что открыто ему всё. Все мои мысли, грехи, грязь вся. Я это прямо почувствовал. А он смотрит на меня ласково  и говорит: “Столько мне о Вас, отец, Василий с Семеном хорошего рассказывали. Так я рад Вас видеть. Давайте с Вами дружить. Чайку вечером попьем. А исповедь давайте завтра. Завтра! Слышите?“»

Полночи тогда разговаривали отец Димитрий и отец Агапит. О чем – не знаю. Не рассказывает батюшка. Одно только повторяет: «Я в ту ночь так явно понял, насколько бережно Господь относится к каждой душе. Как к великой драгоценности. Открыл Он мой страх отцу Агапиту. Я ведь как в глаза его заглянул, так почти убежать хотел. Потому что испугался, что каждую соринку внутри меня видит. Как голый стоял перед ним. Так, наверное, на Страшном Суде будет. Когда всё откроется. А он сказал: “Давай дружить“. Чай со мной пить пошел. Любовью своей согрел. Это сложно объяснить. Но как будто Христос был рядом… На следующий день я исповедовался. Не боялся уже. Только плакал. И радовался. Тому, что Господь милостив… И отец Агапит плакал со мной и радовался. Не обличал. Согревал он меня. Вот это Вася с Сеней, головорезы, рядом с отцом Агапитом почувствовали… Любовь Бога».

 

***

…А я тогда сидела и думала: «Да какие у отца Димитрия грехи? Я же его сто лет знаю». Чистая у него душа. И Богу верит искренне, по-детски. Такое и у священников не всегда встретишь. Такую чистую веру. Как у Авраама.

Привыкла я, что священники сейчас больше интеллектуалы. Хорошие они, ничего не могу сказать. Но я рядом с ними тоже «интеллектуалом» стараюсь быть. Всё понять, объяснить, покритиковать иногда. А отец Димитрий как ребенок удивленно и восторженно на мир смотрит, на творение Божие. Во всем любовь Господа видит. Промысл Его. О чудесах говорит, над которыми в «интеллектуальной» среде и говорить-то неудобно. И, главное, верит в них сам. И рядом с ним я сама верить начинаю… Но, наверное, потому, что чистая у батюшки душа, – он на ней каждую соринку видит и великим грешником себя считает…

…Рассказал он мне в тот вечер о смерти отца Агапита. Он умер через два месяца после той исповеди отца Димитрия. Не пришел утром на службу – заволновались все, в келию его пошли. А он как будто спит. И улыбка на лице. Блаженная…

…Тяжело переживал эту потерю Василий. Признавался потом, что как будто мать потерял. Даже не отца, а мать. А тут еще в монастыре искушения начались. Украли что-то, и на Василия думали. И не было рядом отца Агапита, чтобы утешить, согреть. Даже уйти хотел.

«Рассказывал он мне, что пошел тогда на могилу к батюшке, – вспоминал отец Димитрий. – А там яблони вокруг. Октябрь уже был. Видит, над могилой отца Агапита яблоня цветет. Единственная из всех. Это ли не чудо? Как в утешение. А вскоре выяснилось, что в краже Василий не виноват…»

…Несколько лет назад это было.

Василий так и живет в том монастыре. О постриге мечтает. Хочет Христу послужить. И научиться любить людей, как отец Агапит. Который его, бандита, как дорогого гостя вышел встречать в тот далекий вечер. И понял тогда Вася, что дорог он Господу. Он, головорез. И на эту Любовь душа его, прожженная, потрепанная, не смогла не отозваться.

Семен «в мир» ушел. Женился. Двое детей у него. На стройке работает. Тоже хорошее дело.

Отец Димитрий и того, и другого иногда навещает. И всё удивляется и радуется, что милостив Господь. Даже разбойников сердца растопил. Хотя чему удивляться? Знаем же, что первым в рай вошел разбойник. На могилу отца Агапита ходит. Благодарит его за ту исповедь. За дружбу, за тепло. Молится, советов просит. Беспокоится о чем-то, а там, на могилке, успокаивается. И вскоре всё как-то образуется. Вспоминает, как Господь любовь Свою через этого старенького монаха показал. И ему, и Василию с Семеном. Яблоньку ту вспоминает, которая Василия утешила. Николая Чудотворца, который рядом с отцом Агапитом служил. И о чудесах говорит как ребенок. Я рядом с ним тоже верю в такие чудеса и ребенком становлюсь. И плакать хочется, и радоваться, и Бога благодарить.

 

Елена Кучеренко